Глава 15. Крейсер. Амазонки.
***
Мы с Настей и Канхом вышли в пустоту, и Дверь закрылась. Силуэт Волка пропал. Вокруг было темно.
Нет, пустота была не черная, а какая-то радужная, цветное сияние исходило от пузырей-снов, видневшихся – так и хочется сказать – на горизонте. Хотя какой там горизонт… Просто сны были от нас далеки, виделись маленькими, и располагались их скопления разноцветной пенной полосой вокруг. Это было красиво.
Настя вдруг рассмеялась.
- Вот это да! – одновременно подхватил Канх.
Я обернулся.
Это, в самом деле, было очень впечатляюще.
К нам, как катер на подводных крыльях к пристани против течения, изящным разворотом приближалось некое транспортное средство. Я не смог сообразить, как это назвать. Машина была блестящая, в основе цилиндрическая, но с множеством сверкающих деталей. Эти сияющие дополнения вращались и двигались, вспыхивали огнями, втягивались в корпус и появлялись оттуда снова, сменяя друг друга. Форма приближающегося сооружения из-за этого плавно и непрерывно изменялась. Кажется, оно даже становилась короче и длиннее, как будто дышало. А может быть, даже слегка извивалось, если это уже не нафантазировал я сам, поддавшись общему впечатлению. Слово для обозначения деталей вида сооружения у меня нашлось только одно: я разглядел иллюминаторы. Это действительно были круглые окна, а значит, машина предназначалась для путешествий.
- Зава решил нас поразить, - сказал Канх. Чтобы плавать над снами, не нужен крейсер. Тем более генеральский. Хватило бы шлюпки. И пешком тоже можно. С чувством юмора у него всё в порядке.
- Хорошо, если это просто чувство юмора, - почему-то вырвалось у меня. Сказать это заставила какая-то очередная не пойманная мысль.
Между тем агрегат в тишине приближался, и сложно ритмичное сверкание его двигающихся частей вызывало в воображении какой-то беспокоящий отзвук, вроде мелодии.
Эффектно вырулив прямо к нам, крейсер остановился, и открылась овальная полированная серебряная дверь. Или люк.
- Ну что, поехали? – Канх начал подгребать к входу. Мы с Настей висели в задумчивости.
- Я не пойду туда.
Сам не сообразив, почему, я вдруг решил это очень твёрдо. Я совсем не подозревал, что в крейсере была какая-то ловушка. Я не думал, что Зава хитрил, прислав нам средство передвижения – наверное, он просто хотел помочь… Но крейсер как-то совсем не вязался в моей голове с прислушиванием к мирам… Это «прислушивание» представлялось мне некой мягкой тишиной, в которой мы должны были путешествовать, так я себе придумал. А сверкающее чудище, издающее назойливый ритмичный блеск, с этой тишиной никак не вязалось. Мне представилось лесное болото, по которому едет золотая карета. Пытается ехать и вязнет, вязнет, сверкая на солнечных лучах, пробивающихся сквозь листву. Это, наверное, были глупости, но побороть нежелание лезть в люк я не мог. И не хотел!
- И я думаю, что, наверное, не стоит, - проговорила Настя. – Там в навигации, может, даже программа поиска заложена, чтобы скорее найти, чтобы там искать, где Служба предполагает. А я почему-то не хочу искать там, где Служба…
- Ребята, вы серьёзно? – Канх был огорчен. Ему, кажется, ужасно нравилась ослепительная живая игрушка – адмиральский крейсер, и неудержимо тянуло покататься.
- Всю жизнь мечтал! И на нем так легко зарулить в мой родной Поток, я ведь давно думал… И я управлять могу, я все учебники помню, мне интересно было.
- Вот и давай, плыви один, - сказал я. Во-первых, родной мир тебе посетить надо обязательно. Во-вторых, если найдешь непроницаемый Поток раньше, чем мы – свистни.
- Плыви, - подтвердила Настя, - Я тоже хочу без наблюдения Службы побыть. А если нам понадобится помощь, я тебе просигналю через Сон. Знаешь, какой Сон? Тот, что изучают в самом первом семестре, классический?
В конце концов, мы так и договорились – Мы с Настей идем пешком, а Канх облетает Потоки на крейсере, посетив сперва свой родной Ткаческий. А потом встретимся, оставив сообщения в Сне…
И стало немного грустно, когда крейсер плавно развернулся и удалился, исчезнув вскоре на фоне радужной пены Снов на «горизонте».
***
Пешком…
На самом деле это было так. Нужно было вытянуться в пространстве, отключиться от восприятия снов, не видеть больше разноцветного их скопления, может быть, даже закрыть глаза. И слушать притяжения. Так объяснила Настя, с трудом подыскивая понятные слова.
Наверное, у меня и в самом деле была эта самая Искра, или Полуискра, потому что я довольно быстро понял, что такое Притяжения.
Это как черный очень тяжелый шар в черном же пространстве, шар, который ты не видишь, невообразимо далекий, невообразимо огромный. Ты его не видишь, но чувствуешь, в какой он от тебя стороне, он такой огромный, что нельзя этого не чувствовать…
Это не один шар. Это сначала ты ощущаешь тяжесть одного, самого сильного. А потом – возникают постепенно другие, тоже невообразимо огромные и далекие, все черные в черном, не видные, но как будто проявляющиеся неназванным чувствованием.
И они, все-таки, чем-то отличаются друг от друга…
- Смотри сюда, - вдруг услышал я тихий Настин голос. Этот, рыхлый. Он мне хорошо знаком, я могу зайти в него не одна. Идём.
Я успел понять, о чем она. Один из представившихся в черной бездне черных шаров-планет как будто имел неровную изрытую поверхность. Я обратил на него внутреннее внимание, и он стал приближаться. На миг возникло ощущение падения, и сразу пропало.
Вокруг было светло.
***
- Удачно вошли, - сказала Настя. – Как будто ты мне помогал.
Это подходящий Поток, чтобы освоиться. Здесь почти никто не живет, направление Потока тупиковое – героизм. Чтобы геройствовать, нужно сперва нагородить много глупостей и бестолковости. Поэтому жить здесь трудно, народу мало, и природа неухоженная.
Мы долго шли по светлому редкому лесу. Идти было легко и приятно. Где-то в листве щебетали птицы, а в невысокой траве стрекотали кузнечики. Вокруг было все на столько благополучно и гармонично, что я засомневался на счет направления Потока. Тут, скорее, будешь валяться на лугу, плести венки из ромашек и кружиться, взявшись за руки. Ничего вокруг не предполагало преодолений трудностей, лишений и тому подобного.
- А ты не расслабляйся, - усмехнулась Настя, - чтобы нагородить глупостей как раз необходимо такое расслабляющее место. Где кажется, что тебе все по плечу, что все опасности и неприятности в стороне, что ты самый-самый. И что все остальные должны тебе, как минимум, кланяться при встрече. А еще лучше – на руках носить. И почести какие-нибудь воздавать. И вот, глядишь, уже и войной идут друг на друга два таких напыщенных индюка…
Настя вошла в образ и скакала вокруг меня, размахивая руками и сверкая глазами, изображая свой рассказ.
- И тут, откуда ни возьмись, налетает туча черная! И уносит красавицу Аленушку за тридевять земель…
- Но-но! Не накаркай! – я поймал Настю за руку, остановив ее бешенную скачку. Настя сразу успокоилась и стала собой обычной.
- Ну, в общем, как-то так тут все обычно и происходит.
Будто в подтверждение ее слов, выйдя на пригорок из лесочка, сверху мы увидели место битвы, усеянное телами. А вдалеке, под бой барабанов и рев труб, удалялась горстка людей, размахивая флагами. И над ними возвышался, несомый на плечах солдат, местный герой.
Мы вернулись под прикрытие лесочка и какое-то время шли молча.
- А тут не бывает такого, что реализуется чья-то фантазия? – осторожно спросил я.
- Ты про совпадение с тем, что я только что рассказывала? – На Настю увиденное, кажется, не произвело такого впечатления, как на меня. Она пожала плечами, - Тут часто такое бывает. Нас в этот поток отправляли на тренировку. Курсант должен был здесь продержаться определенное время и не наделать глупостей. – Она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям, -Тот, кто возвращался героем, получал незачет.
Светлый редкий лес постепенно уплотнялся, темнел, и все чаще приходилось перешагивать или даже обходить поваленные деревья, покрытые ковром мха.
- А у тебя есть какая-нибудь карта местности? Куда мы идем?
- Нет. Этот мир весьма неустойчив для картографии. Герои достаточно часто меняют направление рек, вырубают леса, осушают болота, взрывают горы. Или, наоборот, строят башни и пирамиды, сажают леса, копают каналы и затапливают низины. Поселения строятся с нуля и до нуля же уничтожаются.
А тебе разве хочется идти в другую сторону?
Я прислушался к себе:
- Нет. Просто я заметил у себя стойкое ощущение, что углубляясь в чащу, что мы идем в нужную сторону.
- Значит, мы, действительно, идем в нужную сторону.
Когда мы вышли на небольшую полянку, были уже сумерки. И если бы не едва дрожащий огонек, мы бы и не заметили на ней избушку.
- На курьих ножках? – почему-то шепотом спросил я.
- Нет. Без ножек вообще, – так же шепотом ответила Настя, вглядываясь в темноту.
Бревенчатая избушка была старая, низкая, словно вросшая в землю. И крыша ее тоже была покрыта мхом, как старые деревья в лесу. Тот огонек, который мы заметили в сумерках, был маленькой оплывшей свечкой, стоявшей на подоконнике, и практически ничего не освещающей ни внутри дома, ни снаружи.
Мы обошли избушку вокруг, но двери не обнаружили. Две стены были глухие, и была еще одна стена с окном. Без свечки. Ни тропинки, никакой примятой травы, кроме наших следов, к избушке не вело.
Мы обошли избушку еще раз. И еще. И неожиданно наткнулись на крыльцо с распахнутой дверью. В низком дверном проеме, освещенная полной луной (когда она успела появиться?), стояла сгорбленная старушка. Седые космы торчали из-под платка, нос был крючком, узловатые руки она вытирала о большой серый передник.
- Здравствуй, бабушка Яга, - машинально произнес я.
- Ну, здравствуйте, голубки, - голос у старушки был под стать образу. – Кто ж вы такие будете? Иван-царевич и Василиса Прекрасная? А где же ваш серый Волк?
- Серый Волк остался на краю света, любимую ждать, - прячась за мою спину, подала голос Настя.
- Ах, вон оно что… Нашел, значит, любимую-то… Это хорошо… - пробормотала старушка. И уже громче:
- Ну, заходите, голубки, гостями будете, раз добрую весть принесли.
И, видя наше замешательство, добавила:
- Да не бойтесь вы, не съем я вас. Я только местных пугаю.
И она вошла в избушку, маня нас рукой.
Внутри избушка казалась просторнее, чем снаружи. Освещалась она всего парой свечек на низком витом подсвечнике, стоявшем на столе у окна. Да той самой маленькой свечкой на другом окне. Света от этих свечей было мало, и что скрывалось в темных углах избушки, нам оставалось неведомым. Впрочем, один угол занимала большая печь, на которой сверху горели два зеленых огонька. Кот. Конечно же, это оказался большой черный кот. Который спрыгнул с печи сразу же, как только мы уселись на лавку за столом. Он медленно и важно подошел ко второй лавке, стоявшей с другой стороны стола, вспрыгнул на нее и принялся нас разглядывать.
- А ты откуда знаешь, что ее зовут Яга? – тихо-тихо спросила меня Настя. Я пожал плечами и так же тихо ответил:
- В наших сказках именно она так и выглядит. Может, это совпадение, что ее именно так и зовут. Или ей послышалось похожее имя… Ты лучше скажи, чего такое ты про Волка сказала?
- Сама не поняла, - Настя покачала головой, - мне вдруг показалось, что именно так и надо ответить. Но, может, это она не про нашего Волка спрашивала? В твоих сказках есть Серый Волк?
- Есть. Только я не знаю ни одной сказки, где б у него любимая была. Он обычно Ивану-царевичу помогал. Или гонялся за всякими поросятами-козлятами…
Тем временем, старушка, пошуршав и погремев чем-то около печки, поставила на стол плошку с вареной картошкой, кувшин с чем-то, пахнувшим медом и травами, и (я от неожиданности заморгал глазами, думая, что у меня галлюцинации) пластиковые тарелки и стаканчики.
- Вы уж извиняйте, но давеча тут очередной Иванушка-дурачок был, перебил все тарелки и чашки, засранец.
Она села на лавку рядом с котом и почесала его за ухом. Кот прикрыл глаза и замурчал.
- Да вы угощайтесь, голубки. Когда еще придется… - она разлила по стаканчикам ароматный напиток, – Сбитень это, не отравитесь, – взяла себе пару картофелин и подвинула к нам плошку.
Картошка была рассыпчатая и необычайно вкусная. Впрочем, как и всегда, после долгих блужданий вне телесных миров (практически) любая еда доставляла большое наслаждение. Будто вспоминалось что-то давно забытое или находилось утерянное.
После пары глотков сбитня, Настя осмелела:
- А откуда Вы знаете, что мы Иван-царевич и Василиса Прекрасная? Может, мы совсем не они? Да и Волк у нас другой.
- Они. Они самые… Мы ж с Серым Волком-то как раз тут и следили за глупостью, которую вы тут творили…
- Как это? – в один голос опешили мы.
Старушка пошарила в своих карманах и положила на стол старое глиняное блюдечко с полуоблезшей эмалью. Пошарила еще и достала маленькое яблочко. Яркое и блестящее. Старушка пошептала что-то яблочку и положила его на блюдечко.
Покатилось яблочко по тарелочке, проступило изображение в центре: пальмы, песок и море, и мы втроем (мы и Санька) резвимся на райском берегу…
- Многие глупости люди делают не в своих мирах, а в наш залетают. А потом в своем-то мире и понять не могут, как угораздило их натворить такого. Притягивает наш мир глуподельцев-то… Тем и живем…
- А почему здесь все так на сказки моего мира похоже? – не в тему вдруг спросил я.
Яблочко остановилось, изображение на тарелочке исчезло. Старушка посмотрела на меня:
- Не только твоего мира, ее сказки тоже здесь есть. И много чьи еще. Вы просто не так далеко и зашли-то. А сказки, они ведь про что? Про героев, про то, как кто спас кого, или победил… Просачиваются в другие миры рассказы про наш мир. И в них сказками становятся… Тем и живем…
- А Серый Волк как сюда попал?
- Прятался он. От своей Бабы-Яги убегал. Белая такая, холодная тетка, - старушка передернула плечами. – Но сюда просто так не сунешься… Сделала свою глупость и сбежала, испугавшись.
- Какую глупость? – напряглась Настя.
- А это вы у своего Волка спросите, - ухмыльнулась старушка. Расспрашивать дальше про Волка и белую тетку (похоже, это была «наша» белая старушка с козой) было бесполезно. И я попробовал перевести разговор на блюдечко:
- А что может показывать блюдечко?
Старушка пронзительно посмотрела мне в глаза:
- К твоему сожалению, только то, что происходит в моем мире. В другие не заглядывает. А уж в межмирье и подавно.
И вообще, поздно уже. Ночь на дворе. Спать пора. Завтра вам рано в дорогу подниматься.
- Нам надо спешить? – удивилась Настя.
- Завтра, все завтра, - позевывая, пробормотала старушка, вставая из-за стола. Через минуту она нам выдала по одеялу и подушке:
- На лавках переночуете. Да смотрите, не шумите мне тут…
И, задув свечи на столе, по какой-то боковой лесенке залезла на печку. Кот прыгнул следом.
Спать на голой лавке, завернувшись в одеяло, оказалось неожиданно удобно. Я слегка опасался, что придется просыпаться от каких-нибудь шорохов или кошмаров, но ночь была тихая и спокойная. Только однажды я проснулся – кот спрыгнул с печи и, тихонько стукнув лапой в окно, чтобы оно приоткрылось, выскочил из избушки.
Едва за окном начало светать, наша Баба-Яга уже накрывала завтрак на стол. За печкой, видимо, находилась то ли кладовочка, то ли погреб, (а, может, и вообще много чего), откуда она достала крынку с молоком, краюху хлеба и кусок сыра.
Как ни странно, в такую рань голова была светлая, в теле чувствовалась бодрость. Настя, похоже, тоже чувствовала себя великолепно.
- Ну, вот вам, голубки, клубочек путеводный. Он вам дорогу покажет. – Завершила наш завтрак старушка, вручив мне клубок старых грязно-белых шерстяных ниток.
- А куда дорогу-то? – Спросила Настя.
- Как куда? К героическому завершению вашей глупости. У нас тут так: сделал глупость, надо исправить ее героическим поступком. А иначе не будешь места себе находить. Будет твоя глупость приходить к тебе и приводить за собой другие глупости… Так устроен наш мир… Тем и живем…
Старушка практически вытолкала нас за дверь. Мы стояли в раздумье на крыльце. Черный кот, лежащий на перилах и казавшийся дремавшим в первых лучах поднимающегося из-за деревьев солнца, вдруг подпрыгнул и с каким-то «Мяв!» выбил клубок из моих рук. Клубок упал на землю, подскочил и покатился, подпрыгивая, от избушки к лесу.
Зава явно не ожидал, что его будут ждать в его собственном кабинете. В большом глубоком кресле сидела Ирада. Зава быстро обвел глазами кабинет:
- Без козы? Что-то случилось?
- С козой все в порядке. А вот что с тобой, Зава? – холодный голос не давал подсказки, что ждать от его хозяйки. И Зава решил обойтись без любезностей старых знакомых.
- Что именно тебя беспокоит?
- Ты дал им свой крейсер.
- Ну, мне-то он исходно не нужен был. – Зава сел в такое же кресло напротив Ирады. Всегда спокойная и невозмутимая Ирада начала раздражаться:
- Это не вопрос нужности, это показатель престижа! Ты подумал о том, что кто-то может увидеть, КТО на его борту?! Вся наша иерархия полетит в тар-тарары!
- Если ты не заметила, сообщаю, что у нас и так все туда летит. Еще в самом начале мы с тобой знали, что план не идеален, и ошибки и неточности рано или поздно вылезут и разрушат Службу. – Сказав это, Зава вдруг стал выглядеть старым и уставшим.
- И ты вот так спокойно будешь смотреть, как все разваливается? – Ирада резко поднялась.
- Нет. Я дал им крейсер. - Выдерживая паузу, Зава налил в стакан воды. - И уловитель.
Ирада только махнула на него рукой и вышла из кабинета.
***
Я шагнула из двери в темноту и закрыла глаза. Знакомое ощущение, когда с каждым вдохом словно вбираешь в себя все окружающее, успокоило мою тревогу. Я стала спокойна. И я увидела свою Дорогу. Дорогу через новый мир, через новое рождение… Только в конце она не возвращалась в Дом.
- Это мое последнее рождение?
- Да.
- Почему я не смогу вернуться Домой?
Ша молчал. Ответ должен быть где-то во мне. И, видимо, мне придется его искать уже по Дороге. И я была уже на пути к ней...
Из каких-то последних человеческих сил я извернулась и, представив кисточку с краской, дорисовала недостающий участок Дороги к Дому. И только после этого я опустилась звездочкой на протянутую ладонь Ша.
* * *
Дальнейшее было похоже на вхождение в Песню. Не в сон, где все почти реальность, а в Песню. Когда чувствуешь себя голосом, текущим среди других голосов. А общая мелодия несёт вас…
В этой музыке я ощущала своё движение вместе с Ша. Это было как огромные плавные прыжки-шаги во тьме, как с планеты на планету, и когда мы опускались «вниз», видны были пейзажи и сценки, неведомо где, неведомо когда бывшие и случившиеся. Сначала они были расплывчатыми и совсем непонятными, а потом картинки стали смутно узнаваемыми.
Вот лодка, подплывающая к водяному краю…
Вот берег большого озера или моря – песок и галька, по песку двигается русая девушка, мальчик лет пяти и собака…
Вот сад и в саду яблони, по тропинке бежит босая девочка в бело-голубом платье…
Вот река с водопадом и старинная мельница…
Тут мне стало тревожно, мелодия Песни, казалось, сбилась, и Ша остановился.
- Ты все-таки не послушала меня. Ты вплела лишнюю Нить.
Голос его был тихий, без интонаций. И тут я впервые по-настоящему ощутила, что он – не человек.
Раньше только он сам говорил мне об этом. Он был для меня не человек потому, что у него как будто не было тела под черным туманным одеянием. Потому что он двигался не так, как люди, и говорил не так. И лицо Ша было невозможно разглядеть, только глаза горели… Потому что нигде, ни в одном мире, не жил, как обычно живут люди. И не мог умереть.
Ну и что? Это всё было для меня неважно. Например, Волк тоже не всегда был в человеческом облике, разве это главное… Поэтому я никогда не задумывалась раньше о том, что означает на самом деле – не человек.
А теперь я поняла вдруг, что это означало – для него не имело значения ничто, кроме его главной цели – создания новых миров. Всё, что этому помогало, например, найти и вести за собой подходящую человеческую личность, как я, или те, кто был до меня… - имело для него смысл. Всё остальное было для него слишком мелко. Слишком несущественно. Даже помехи и неурядицы не стоили его чувств, они только требовали исправления.
Кажется, сейчас и я становилась ничем для него. Как помеха или неурядица.
-Ты должна была раствориться в Песне.
- Почему? – спросила я. Глупый вопрос. Человеческий вопрос.
- Потому что Цикл заканчивается. Потому что тебя должен был плавно сменить другой Вершитель. Потому что один человек – это такая малость для Всемирья. Это ничто.
Но ты вплела лишнюю Нить своей кистью, плавность растворения потеряна, и во Всемирье между циклами будет разлад. Миров какое-то время станет гибнуть слишком много, и мне придется потрудиться, создавая новые. Я справлюсь.
Уходи теперь, не мешай…
Он больше не желал тратить на меня время и внимание.
***
Все так же, как в сказке, шли мы и шли за клубочком Бабы-Яги (он не разматывался, и приходилось все время ловить его взглядом), и, наконец, присели отдохнуть. Есть ещё не хотелось, да и нечего было, но на привале внимание невольно обратилось на пёструю торбу Мафту, с которой мы не расставались, но до сих пор так и не открывали, с самого Дома.
Я открыл лоскутную сумку и вытащил оттуда первое, что подвернулось под руку. Да не просто подвернулось, а было ощущение, что само прыгнуло в руку.
- Что это? – Настя осторожно ткнула пальцем в мешочек.
- Не знаю. Но Мафту на Мусорке это получал в обмен на тот хлам, что приносил старушке с козой.
Вынутый предмет был не похож ни на что знакомое. Пожалуй, больше всего это напоминало плоский, неправильной формы, обкатанный камень, гальку. Но не целую, а ровно распиленную посередине. Половинку камня. Но материал, из которого была сделана эта штука, был легкий, гораздо легче камня, хотя такой же твердый и гладкий на ощупь, и ощущалась в нем крепкая упругость. «Камешек» был сумрачно-красного глубокого цвета, а на плоской стороне его было черное изображение половины некой морды.
«Морды» - это потому, что назвать изображение лицом было трудно, как трудно назвать лицом, скажем, буйную африканскую маску. В картинке угадывались глаза и что-то вроде рта, остальное скрывал закрученный черный узор в стиле татуировки. Выражение этой самой половины морды было какое-то издевательское, а черные линии, из которых складывалось изображение, были выпуклыми, как на резиновой подошве ботинка.
На другой стороне камня была другая половина морды, но совершенно не похожая на первую. Линии тоже были выпуклые, но имели совсем другой характер, были тоньше, изящнее, и общее выражение «лица» было иным, пожалуй, грустным…
Следующий предмет, и остальные, были такими же. Такими же в принципе. На них тоже были изображения, в которых угадывались головы каких-то существ. Морды были самыми невероятными, страшными или смешными, иногда красивыми, иногда примитивными, были «нарисованы» в разной манере и стиле, но каждый раз это была половинка «лица» - выпуклым черным по красному, и каждый раз она имела своё неповторимое выражение.
Настя, удивленно уставившаяся на странную коллекцию, машинально взяла две из этих «штук» и сложила вместе плоскими срезами.
Одна половинка получившейся рожицы была довольно злобной, другая – как будто удивленной, а вместе получилось почему-то выражение, которое я назвал бы «прозрение». В асимметричной картинке было столько живой мысли, что, казалось, эту мысль можно прочитать…
От изображения трудно было оторвать взгляд.
…
- Раз этим расплачивались с Мафту, - сказал я, - значит, это деньги. Помнишь, как он смотрел аттракцион на «пасеке»? Как завороженный. Он же как будто питался чувствами всякими и ощущениями, ему и еды почти не надо было. Для него такие картинки лучше всякой награды. Да ещё и комбинировать можно. Играть.
Он нам королевский подарок сделал, не забрал их с собой.
Точно ведь. Выражения чувств от Мафту не дождаться было, он их прямо поглощал.
- Зато Афигеныч выплёскивал. Фонтаном, – ответила Настя.
- Ну да. Кончились накопленные эмоции, вот Мафту и ушёл. В нашей-то компании ничего нового уже не было. Изголодался…
***
…А после этого мы попали к амазонкам.
Конечно, в этом мире мы обязательно должны были попасть в какую-нибудь нелепую историю. И нам, конечно же, повезло, что мы не влипли в очередную кровавую битву.
Просто в этот момент битва уже закончилась.
Мы встали с травки и двинулись в дальнейший путь, и уже прошли опять приличное расстояние, и вошли в лес, состоящий из высоченных деревьев… И тут внезапно из-за толстых, покрытых лишайником стволов выступили десятка три молодых (а также, кажется, и не очень молодых) девушек, облаченных в весьма воинственные одеяния из ремней и шкур.
При себе каждая из них имела грозное оружие: арбалет или лук, и еще здоровенный нож. У некоторых имелись топорики…
Зрелище, когда выскочили из-за деревьев эти воительницы, оказалось не для слабонервных. На картинках, которые я когда-то видел в фантастических книжках, это выглядело гораздо романтичнее. А здесь – нечесаные лохмы, грязные лица и драные туники из истертого меха. И суровые выражения лиц…
Правда, убивать нас они не собирались. Даже, кажется, грабить не собирались. Вообще ничего не имели против нас, неместных. Они только что, как оказалось, одержали трудную героическую победу над враждебным войском мужчин и собирались это дело отметить.
И эта девичья компания просто решила с нами познакомиться и пригласила в свои пещеры – на отмечание.
Быт у них был, конечно, трудный. Круглосуточно в пещерах и возле них горели костры, вокруг которых кипела хозяйственная деятельность: варилась еда, сохли какие-то шкуры и плетеные коврики, обжигалась глиняная посуда…
Но, с другой стороны, когда время тратится только на быт – бытом не так уж и тяжело заниматься… Если бы они только не воевали. Тем более с мужчинами.
В этот раз в результате безоговорочной победы в драке у дам появилось множество синяков и резаных ран. И – границу между охотничьими угодьями женского и мужского войска, обозначенную волосяной веревкой с красными бантиками на ней, торжествуя, перевесили на деревья на двадцать метров правее, отобрав у противника здоровенный кусок леса…
Праздник был красочный. Мы насмотрелись и танцев у костра, и соревнований по прыжкам через рекордное количество уложенных поперек тропы подруг.
Наугощались грибной похлебкой и ягодным муссом в глиняных горшочках. Наслушались радостных воинственных песен и рассказов о славных битвах.
Были свидетелями обряда украшения Главной Героини битвы авторскими ожерельями.
И к вечеру устали и наполнились впечатлениями так, что решили: хватит, пора уходит из этого Потока, пока нам везёт.
Когда наши дамы улеглись в пещерах на шкуры и засопели, мы с Настей, тоже лежа на шкурах, взялись за руки и попытались сосредоточиться для выхода в межсонное пространство.
Однако у нас вдруг ничего не получилось!
…Я была уверена, что выйти из этого Потока никакой трудности не представит. Я проделывала это много раз во время учебной практики, и не слышала, чтобы это хоть у кого-то из курсантов службы не получилось, даже у троечников…
Но сейчас не смогла.
Стоило попытаться пройти по краю сна, как нас с Антоном затягивало сильнейшим «ветром», если не сказать ураганом, в чужие пузыри снов. И в межсонное пространство не выпускало.
Причина была в нашей нынешней компании.
Оказывается, дамское войско во сне всё поголовно страдало по своим врагам…
У каждой воительницы была в стане врагов тайная симпатия. Признаться в этом наяву ни одна из девушек не могла даже себе самой. И дрались они с мужчинами серьёзно и ответственно. Но вот после битв, ночью… Сюжеты снов с участием симпатичных врагов были невероятно красочными. Там происходили и взаимные спасения от страшных диких зверей, и приключения над какими-то пропастями, и совместное нахождение кладов из огромного количества выделанных шкур… Главное, сила притяжения снов была такая, что я не могла даже сообщение Канху отправить, не то что уйти из Потока.
Нужно было срочно выбираться из этой дикой женской деревни.
* * *
Первое, что я почувствовал, когда очнулся, это отсутствие рядом Насти. Голова гудела, во рту было сухо как в пустыне. А когда я, приложив достаточное усилие, сумел-таки открыть глаза, увидел (или, скорее, почувствовал) вокруг себя пустыню и двух незнакомых девиц. Они задумчиво разглядывали меня. Раньше бы я поежился под такими взглядами, вывернулся бы посмотреть, все ли у меня застегнуто и все ли на месте. Но сейчас я не мог пошевелиться. Мне оставалось только разглядывать их в ответ.
Одна была совершенно обычного вида: мордашка самого распространенного типа (что называется, без особых примет), волосы спрятаны под банданой. Рубашка с завернутыми до локтей рукавами и потертые джинсы не создавали впечатления наличия под ними супер-пупер фигуры. И, наверняка, ее образ завершали пыльные кроссовки. За спиной, видимо, небольшой рюкзачок. Про себя я назвал ее Золушкой.
Зато вторая была Богиня. Она была выше Золушки примерно на голову. Она была стройна и грациозна на столько, что, если бы за спиной у нее оказались крылья, это было бы самое то. Копна вьющихся светлых волос опускалась на обнаженные плечи и ниже… Да не только плечи были обнажены. На ней, можно сказать, практически, ничего и не было. Если не считать маленького бикини то ли из кожи, то ли из меха с металлическими вставками… (кажется, я начал опять терять сознание)… Ах, да! Образ ее завершал большой меч в красивых узорчатых ножнах.
Все это напоминало, скорее, сон наших амазонок, чем действительность. Но сильная боль в затылке и палящий солнечный зной были вполне реальны.
Девицы переглянулись и присвистнули:
- Ничего себе, фантазия!
- Кажется, он здорово головой приложился, а солнышко его допечет. Надо его в тенек перетащить.
Одна подхватила меня подмышки, другая – за ноги, и с видимым трудом они протащили меня по жесткой растрескавшейся земле с десяток шагов. В тень от большого камня.
Ситуация не прояснялась. Нестерпимо хотелось пить. И чтобы голова не болела.
- Глотни-ка, - «Золушка» поднесла к моим губам фляжку. Я послушно сделал большой глоток и боль в затылке исчезла, я почувствовал, что могу пошевелиться.
- А теперь еще, - «Богиня» подала другую фляжку.
Второй глоток окончательно вернул меня к жизни. Я даже смог приподняться и поудобнее сесть. Девицы тоже уселись рядом.
- Что это было? – Я показал на фляжки.
- Вода. Живая и мертвая. – Пожала плечами «Богиня».
- А где мы? И кто вы? – Начал я «светскую» беседу.
- Где мы – это несложно – где-то в Бескрайней Пустыне. А вот кто мы – это уже объяснить сложнее… Да и нужны ли тебе такие подробности? Мы тебя и так отсюда выведем.
- Я любопытен. Давайте с подробностями.
Девицы переглянулись и как-то одинаково пожали плечами.
- Вообще-то, мы – одно. То есть, одна. – Принялась объяснять «Золушка». - Василиса, с учетом твоих исходных данных. Но в ситуации травмы твоей головы в условиях данной среды твое сознание, в соответствие с твоими тараканами, трансформировало расщепление на отдельные сущности…
- Если коротко, - перебила ее «Богиня», - то мы – плод твоего воображения, вызванный текущей ситуацией. Я – Василиса Прекрасная, а она – Василиса Премудрая.
- А как плод моего воображения смог оживить меня, да еще и обещает вывести из пустыни?
Василиса Премудрая прищурилась:
- По-моему, ты был в курсе, в какой мир попал.
- Так. Может, вы еще знаете, где моя Настя?
Василисы дружно вздохнули.
- Рассказывай, где ты ее видел в последний раз, и что и кто был вокруг?
Выслушав мой рассказ про амазонок, Василисы развели руками:
- Самая вероятная версия – она у их предводительницы. Любит она необычных барышень…
- И? – Я напрягся, - Что-то у вас лица какие-то… э… неоптимистичные стали.
- Гораздо проще было бы, если б ее, действительно, унес Змей Горыныч. Живой и невредимой от Рональды еще никто не уходил. Можно было б через сны, но у вас это даже вдвоем не получилось.
* * *
Я всю ночь пыталась пробиться сквозь девичьи сны. И все безрезультатно. В итоге я даже физически устала так, что пошевелиться не было сил, и проспала в каком-то тревожном забытьи, наверное, до обеда. И мне снились обрывками сны, похожие на сны амазонок: Кто-то меня пленил, кто-то спас, куда-то меня тащат,…
Когда же открыла глаза, поняла, что это были не совсем сны. Я была совершенно в другом месте! Это была не шалаш-палатка, в которую нас поселили, а пещера. И одна моя нога была прикована толстой ржавой цепью к не менее толстому кольцу, торчащему из стены скалы.
Первым же делом я попыталась разомкнуть цепь или вытащить кольцо. Бесполезно. Я осмотрела всю пещеру. В ней было вполне даже уютно и богато. По меркам наших амазонок. Но ничего, что бы помогло мне освободиться.
Длина цепи не позволяла мне приблизиться к входу, занавешенному большим полотном. И я попыталась лежа, вытянувшись, на сколько могла, хотя бы дотянуться до его края и приподнять, чтобы выглянуть наружу.
В этом положении меня и застала Рональда – предводительница амазонок (нам ее однажды издали показали, с почтением произнеся ее имя).
- И даже не пытайся. Я сама тебя убью, когда ты мне надоешь.
Рональда была крупная чернявая, чуть полноватая девица лет тридцати, с несколько тяжелым подбородком, но все-таки внешне довольно симпатичная.
При слове «убью» у меня автоматически включились навыки, крепко вбитые школой Службы. От Рональды исходило ощущение реальной опасности.
- Зачем я тебе нужна? И где мой друг, вместе с которым мы были у тебя в гостях? Отпусти-ка меня, Рональда. – Я сказала это спокойным и властным тоном. Первая фраза, которой ты обмениваешься с противником, очень важна. Ответная реакция раскрывает тебе его содержание, ты начинаешь его чувствовать… и тот, кто умеет, чувствует с опережением…
Когда я упомянула Антона, Рональда прямо вся передернулась внутренне. Закрываться она не умела и не хотела. Из нее полилось столько ничем не контролируемых буйных чувств, что, как говорится, все стало ясно…
Рональда была избалована донельзя. Видимо, с детства. Наверное, вождихой (вождицей?) амазонок она была потомственной. Плюс недюжинная физическая сила, успехи на охоте, искренние и подхалимские восхваления со стороны соплеменниц – все это привело к тому, что она стала настоящей «самодурой». Привыкнув всё получать по первому требованию, иметь все самое лучшее, быть в центре внимания, она и представить не могла, что может оказаться чем-то обделенной.
И вдруг это случилось.
Рональда не была глупой. О том, что все соплеменницы влюблены, она догадалось давно. Обычаи амазонок не позволяли проявлять чувства, но время от вр