Глава 9. Замок.
Замок
***
А картину эту художник когда-то дописать не успел…
Изображение было полностью законченным на одной стороне холста, посередине написан широкими мазками подмалевок, а левая часть казалась совсем слепой, то ли грунт был положен, то ли замазано белилами какое-то изображение.
И, попав в этот мир, мы оказались в помещении с колоннами, каменными стенами, высоким потолком и вздымающимися к нему лестницами, арочными проемами неведомо куда ведущих коридоров, блестящим полом… Это всё было на одной половине зала. Другая половина мутнела и растворялась в серой стене, очень похожей на жуткую тучу, знакомую мне, Волку и Мафту слишком хорошо. Сначала показалось, что стена-туча даже слегка колыхалась и выгибалась, как будто дышала… но нет, она оставалась на месте.
И почему-то не было страшно.
Для меня вообще самым ярким ощущением было вдруг вернувшееся чувство обжитости…
Даже не просто вернувшееся, а сильно обострившееся после долгого перерыва.
Замок внешне походил на киношную декорацию, даже на кадр из мультфильма. Но мыслей о сказке не было, а, наоборот, меня захватили представления о самых простых человеческих делах и заботах. Справа от меня в воздухе пролегала пространственная дорожка, в которой часто пробегали маленькие дети. Дальний угол за колонной испускал ощущение, гм, теплых объятий и поцелуев. Кухонное «излучение» (мягкие лепёшки с толстыми кусками запеченного мяса и чашки с какао!) притягивало к ближайшему проёму. Жила здесь и чья-то любимая кошка, пожилая и очень умная… Она как будто присутствовала в зале.
Серая туманная стена не двигалась.
- Это как лестничная клетка. Последняя дверь на улицу, - сказал Волк.
- Да. Там Огамо. Смирный. Непонятно. Мы его не бередим, - Мафту-Афигеныч был похож на гнома, поверх крестьянской рубахи из спектакля на нем был какой-то длиннополый синий кафтан.
- Огамо нам здесь не страшен, - задумчиво проговорил Волк. Мы сейчас прочно связаны друг с другом, замкнуты, закрыты от него, невидимы. И в глубину этого Потока он не продвигается очень давно, что-то ему мешает. А Поток интересный… я здесь даже лучше чувствую связи…
* * *
Замок был приветлив. Это, похоже, чувствовал не только я.
Туманная стена не казалась опасной, но от нее всё-таки хотелось отойти. Тем более, что дальние углы зала и многочисленные входы и двери просто тянули к себе. Мы разбрелись, не теряя друг друга из виду.
Я заглянул в арочный коридорчик, прямо кричащий, что он ведет туда, где готовят еду. Там и в самом деле оказалась кухня-столовая, можно было бы это предположить по расположению мебели…
Если бы я увидел всё это на экране или на фото, я решил бы, что помещение не используется и пустует очень давно. Пыли не было… Но не было и ни крошки еды. Не было ни посуды, ни запасов продуктов. Ни мусора. Никаких мелочей, говорящих о присутствии людей. Стены и прямоугольные линии мебели: шкафы, табуреты, печка-плита, чистая и пустая.
И все-таки, это было удивительно, ощущение обжитости никуда не уходило, я прямо кожей чувствовал, где на этом столе находился (находится?) электрочайник, где было недавно что-то пролито и наспех вытерто, где на полу должна стоять Кошкина миска. Чувствовалось, что здесь бывают дети, мальчик и девочка, и добрая толстая кухарка. Запахов в обычном смысле не было, но умственно очень сильно «пахло» запасами варенья и домашних консервов, крупами и овощами… и теми самыми мягкими лепёшками.
- На кефире, - сказал за моей спиной Афигеныч. – лепешки на кефире, а какао я не люблю. А чай у них травяной, иван-чай и ещё смородиновый лист сушеный…
… Людей не было, но замок явно не возражал против нашего присутствия.
Обнаружились несколько комнат для гостей, побольше и поменьше, и не надо было гадать, чьи это комнаты, ясно было – для нас. Там тоже было чисто и пусто, стояли широкие и мягкие диваны, и не было ни одного мелкого предмета, которыми в любом жилье обрастают люди.
Еда у нас была с собой. Краны на кухне были сухие, но пока что хватило газировки, захваченной из театрального холодильника. Мы перекусили, устроившись на удобных деревянных табуретах, и стол был деревянный, гладкий и какой-то солнечный…
Двойственность ощущений удивляла, но не мешала и не раздражала. Мы все чувствовали вторую жизнь замка, но немного по-разному. Афигеныч наравне со мной учуивал всё, связанное с едой. Волк – ощущал людей и кошку, пути их передвижения, но к «запахам» еды и расположению бытовых предметов оставался глух. А для меня пробелов, кажется, не было…
Я даже каким-то образом знал, что невидимые обитатели замка и в своем «параллельном существовании» ненадолго уехали куда-то.
Но скоро должны вернуться.
Тетрадь, найденная в театре Волком, которую он показал нам после «пикника», в такой обстановке уже не казалась предметом невероятным или удивительным. Наоборот, мне она внезапно показалась родственной всей этой обстановке, даже представилась чем-то вроде инструкции, очень нам нужной, но написанной на непонятном языке, которую все- таки можно перевести, если очень постараться.
***
Новые… или нет, забытые когда-то ощущения возвращались ко мне. И было очень радостно снова почувствовать себя целой, не скомканной, не связанной, почувствовать себя везде и всегда. Хотелось расправить крылья – большие, сильные крылья – и они расправлялись за моей спиной. Хотелось почувствовать гибкость и мощь потока – и я была горной рекой…
… Сила Земли, мудрость Воды, гибкость Ветра, энергия Огня – всё во мне, всё для меня…
А еще хотелось дома. В смысле почувствовать себя дома. Ощутить пол, стены, запахи кухни,…
- Ты делала себе дом. В прошлый раз. – Ша, кажется, всегда был рядом. - В каждый прошлый раз…
- Но не доделала, - я сразу же вспомнила его. Легкое дуновение, обозначившее для меня перемещение в пространстве, и я почувствовала пол под ногами. А под руками приятную округлость деревянных перил.
Я стояла на середине лестничного изгиба между первым и вторым этажами своего Дома. Да, холл, колонны, арки коридоров, кухня-столовая, гостевые комнаты – все было практически завершено. Мутной стене непродуманного мира я погрозила пальцем, как ребенку: «не пугай моих гостей», и сама улыбнулась этому неожиданному жесту.
А затем стала подниматься по лестнице, чтобы заняться верхними этажами. И уже на верхней ступеньке почувствовала, будто хлопнула входная дверь (кстати, а я ее сделала?) и какое-то мгновение после этого будто сквозняком потянуло. Словно кто-то с улицы вошел в дом. С верхней ступеньки мне не было видно холла, и я присела, чтобы разглядеть пришедших. Сердце бешено стучало в груди: «А вот и гости».
Но вместо того, чтобы сбежать по лестнице вниз, я села на верхней ступеньке, обхватив руками колени. Мне надо было подумать. Слишком запутанная история у этих двоих. За ними всегда кто-то гонится. А я не хочу неприятностей в Своем Доме. А сейчас с ними третий. Он тоже сложный.
Я решительно встала и, сжав кулаки и закрыв глаза, медленно вдохнула. Подождав, когда сердце перестанет бешено стучать, а ощущение Дома уйдет глубоко в меня, я также медленно выдохнула и открыла глаза. Вокруг снова была темнота. Я прислушалась к ней. Я хотела услышать шаги погони за моими гостями.
- Ты хочешь воевать? – мне показалось, что под темным плащом моего спутника мерцают доспехи. – Это будет сложнее, чем восстановить мир Антона…
- Я никому не позволю разрушить Мой Дом! – слова, казалось, вылетали из меня вместе с шипением и пламенем. Я чувствовала, как становлюсь жесткой и… жестокой. И я увидела тонкую нить следов преследователей.
Нить была тонкой, мерцающей на разных участках разными цветами, иногда пульсирующей. Я взяла ее в руки, чтобы рассмотреть получше. Оказалось, что нить сплетена из еще более тонких нитей, каждая из которых имела свой цвет. Сплетение их было неравномерным, оттого-то и были участки, на которых одной нити было больше, и тогда ее цвет преобладал над всеми остальными и задавал тон отрезку общей нити. Машинально я провела пальцами по ней, и тут же перед глазами у меня вспыхнули десятки образов – люди, машины, звери, птицы, звуки… Я прислушалась. Это было похоже на тетрадь с песнями. Только здесь словно порвали все страницы на мелкие кусочки и перемешали их. От этого хаоса начинала болеть голова, и я выпустила нить из рук.
Желания воевать уже не было. Было желание сесть и заплакать. И я села, обхватив колени руками, но заплакать не смогла. Будто нечем было мне плакать. И только сухие судорожные всхлипы, зарождавшиеся где-то внутри, прорывались вверх по горлу и заставляли меня вздрагивать.
И тут кто-то погладил меня по голове:
- Попей водички, - и я увидела протянутый мне чайник…
***
Афигеныч сказал о тетради, что она всегда была у художника. И что читать ее он не может: буквы мелкие.
Листая тетрадь, мы с Волком все время обнаруживали новые обрывки текстов, которых, кажется, не было раньше. Иногда мелькало что-то, пробуждающее воспоминания о вещах, которые никто не мог знать… Например, такое:
«вплетенное в узел, замкнутое на себя стремление… неужели никогда мне не вырваться из этого круга? Надо оторвать его от себя…» Почему-то я решил, что это – о моем проволочном кольце из детства, пропавшем в тайнике…
А вот ещё отрывок:
«Пишущий Песни наливал из крана воду в чайник, и вода вызванивала мелодию – от низких нот к нежным и тихим высоким… Это была мелодия праздника начала весны, которую спела когда-то чиб…» Дальше было как-то неразборчиво. Скорее, оборвано.
- Кто спел?... Чибисиха, что ли? – пробормотал я.
- Чибилла, - сказал Волк. - Это наш зверек, маленький, в лесу живет. Песню помню. Мне тогда исполнилось двенадцать лет, пришел новый выпуск…
- А где тогда чайник?
- Какой чайник?
- В который ты воду наливал. Это же о тебе написано. Ну-ка, посмотри вон там, за дверцей. И кран открой.
Когда Волк произнес это слово – «чибилла» - вокруг что-то изменилось. Появился какой-то звук, или ощущение. Потом я сообразил, что это был тихий звук ожившей водопроводной трубы… А где должен стоять чайник, я чувствовал.
Он был там, где и должен был оказаться. И вода пошла из крана, ударяясь о дно с напоминающим пение звоном.
Неожиданно Волк напрягся, будто прислушиваясь к чему-то. Сказал: «Я сейчас, я скоро вернусь». И прямо с чайником быстрым шагом направился к входной двери. Мы с Афигенычем переглянулись и рванули за ним. Но увидели уже только захлопывающуюся дверь. Почему-то я ждал, что если открыть входную дверь, то оттуда сразу подует морозный воздух, и сквозняк нанесет снега… Но ни того, ни другого не было. Я осторожно потянул дверь за ручку. Дверь не поддавалась. Толкнул ее в другую сторону. То же самое. Странно. Как же ее Волк открыл?
- Наверное, нужно какое-то стечение обстоятельств, чтобы она открылась. Веский повод, – будто бы ответил на мои мысли Афигеныч.
Долго ждать возвращения Волка нам не пришлось. Дверь снова открылась и в холл в окружении снежной поземки ввалились двое.
- Ну и кто тут из вас о снеге помечтал? – клацая от холода зубами, пошутил Волк. Он потряс чайником, - Во, даже вода замерзала!
Афигеныч уже успел сбегать в гостевые комнаты и укутывал пледами спутницу Волка. Нера. Я даже почти не удивился.
***
В ощущении Дома что-то вдруг стало не таким.
Он не был мне послушен и до конца понятен, как раньше. Он как будто… задышал самостоятельно!
Как будто бы я сшила куклу, собираясь наряжать её, безропотную, тихую, принимающую любую позу, в разные красивые платья. Оберегать, играть с ней, укладывать спать и рассказывать ей сказки.
А в ней вдруг побежала по жилам кровь, и она открыла глаза!
Кто она мне теперь?..
Вот так, внезапно, побежала по жилам-трубам моего Дома вода. Я почувствовала, что теперь не могу менять в Доме все так, как мне вздумается. Я должна была бы теперь советоваться с ним – с Домом… и с теми, кто в нем сейчас был.
Они были у себя дома! И я тоже…
* * *
- Они нас не достанут? – Спросила Нера.
- Нет, теперь они не смогут, даже если решатся. Ты перепутала несколько стремлений добрых молодцев. Им трудновато будет найти вход. Скорее их надо пожалеть… - Волк улыбнулся.
- Нечего жалеть, - вмешался Афигеныч. – Животная некультурная, все полы в костюмерной орешками усыпала, а мне убирать? Здесь вон тоже – куда её, козу, на паркет? Все гортензии поест.
А в Доме и в самом деле стало так хорошо… Зажегся теплый свет – это были свечи, но светили они ровно, ярко, и как будто не сгорали вовсе. Появились разные необходимые мелочи, посуда и продукты, какие-то вещи в шкафах, растения на подоконниках и в вазонах на лестницах…
Ощущение присутствия в Доме других его обитателей – детей, кухарки, Кошки (именно так, с большой буквы) у меня не ушло, но почему-то не вызывало стеснения или опасения. Как будто она, здешняя их жизнь – была и нашей собственной жизнью. Родной. Мне трудно сказать об этом точнее. А Волк и Афигеныч - похоже, перестали ощущать и забыли о ней, когда Дом ожил для нас.
Впрочем, что чувствовал Афигеныч – даже предположить было трудно, а Волку было явно не до того…
И кольцо у него на пальце как будто дышало, искрясь в унисон с точно таким же кольцом на пальце Неры.