Глава 8. Настя
День продолжался.
Мафту рассказал, что созданный Нерой призрачный Поток, где мы находились сейчас, был ещё совсем не изучен и не понятен «тем, кто распределяет».
У Потока не было направления. И у него были некоторые необычные свойства, сохраняющие этот мир в шатком равновесии. «Распределяющие» опасались проникнуть сюда – любое сильное воздействие могло вызвать Прорыв и вторжение Огамо. Сам Мафту попал сюда через «та яма, где сон-кошмар» и каким-то непонятным образом слился со здешним Афигенычем.
По-моему, Мафту это слияние нравилось. Стоило видеть, с каким удовольствием он уплетал булочки с вареньем и сыром – это вам не брикетик сухой еды на «пасеке»…
Ну, и в отношении заветной бутылочки Афигеныча он, кажется, тоже не имел возражений.
И он мог свободно выходить из «норы» на родную Мусорку и сообщать хозяевам козы о том, что мы сидим во владениях старого актера и никуда пока не суёмся…
А здесь, в самом деле, было чем заняться, и не выходя в город. Например, изучением чудес, которые можно было во множестве обнаружить в театральном царстве.
Об удивительном свойстве расписанных задников-декораций оживать под лучом софита Афигеныч и сам до сих пор не знал. Он мог сообщить только, что картины эти писал очень, очень талантливый живописец, умерший несколько лет назад.
От него ещё оставался сваленный в кучу художественный хлам, не разобранный новыми оформителями.
…
Я долго лежал в темноте с открытыми глазами. Я пробовал лежать и с закрытыми, но заснуть все равно не удавалось. Слишком много мыслей было в голове. Слишком много событий, открытий, понятий, связей, и несвязностей…
Темнота скрадывала все вокруг – и соседние топчаны с Мафту-Афигенычем и Волком, и стол, и даже холодильник, у которого, вроде бы, должна была светиться какая-то точечная лампочка над дверкой…
Я перестал чувствовать свое тело и вообще пространство. И вдруг на меня будто наехал, тихонько и упруго толкнув, большой темный шар. Я тут же почувствовал свое тело и забарахтался, пытаясь его оттолкнуть от себя. Шар, помедлив, послушался и медленно отлетел от меня. Приглядевшись, я разглядел в нем разноцветные искорки и даже цветовые пятна, перетекающие по его поверхности. Я поморгал глазами, приглядываясь к нему. Шар стал ярче. Да и вокруг стало светлее, и я смог увидеть еще много таких шаров. Опаньки! Я как-то я умудрился попасть в межсонное пространство?
Я уже было хотел позвать Волка, да так и замер с открытым ртом. Я вдруг осознал, что все мои приключения не оставляли меня одного. Сначала были Санька и Настя. Потом Санька пропал, но почти сразу появился Волк. А потом пропала Настя. Настя… Голубокожая девица, всхлипывающая на моей кухне… Настя…
И, не надеясь ни на какой результат, я произнес ее имя вслух, тихонько, почти шепотом.
Мир вокруг не изменился. Шары снов все так же медленно поворачиваясь, двигались по своим, только им известным дорогам… И я заорал:
- Настя!!!
И снова тишина и ничего. «А чего ты хотел?» - спросил я сам у себя. «Чтобы – бум! Бах! Хлоп! И возникла бы рядом Настя?» «Ну… не совсем так, конечно…» «А зачем тебе Настя?» «Не знаю. Мне хочется увидеть ее.» «Соскучился?» «Да. Наверное, соскучился.» «А что бы ты ей сказал, если бы увидел?» «Ну, я бы спросил, где она теперь, как у нее дела…» «То есть вот так вот просто взять и выдернуть человека от дел, чтобы просто поболтать?» «Да»…
Внезапно я осознал, что разговариваю уже не сам с собой и что сижу на скамейке на берегу какого-то озера, сзади шелестит листвой парк, а на дорожке перед скамейкой стайка воробьев бодро подбирает крошки, которые кидает им… Настя, сидящая рядом со мной на скамейке…
…
- Где ты теперь? - это я сказал, даже не поздоровавшись. Я боялся, что могу не успеть об этом спросить и узнать.
- Живу… Кажется, я живу там, где родилась. И когда я не сплю, я ничего не знаю о прежнем.
…
Помолчав, Настя тихо сказала:
- А хочешь, все происшедшее с тобой, окажется сном?
- Как это?
- Ну, например, ты сейчас проснешься, а на кухне капает кран. Всего лишь капает кран. И никакой тучи, никаких Потоков, погонь, старушек с козами…
- Но… тогда и тебя не будет? – Я посмотрел Насте в глаза.
- В твоей жизни – нет. – Настя старательно кидала крошки воробьям и не смотрела на меня. Я отобрал у нее остатки булки и кинул на дорожку. (Воробьи устроили восторженный переполох и драку.) Взял руки Насти в свои:
- Я не хочу, чтобы тебя не было в моей жизни.
***
Сон схлопнулся.
Шары снов растаяли, вокруг была темнота театрального подвала.
А ведь старушка с козой знала, в каком Потоке родилась Настя.
Значит, Настю можно найти.
… «Почему мы все время сидим внутри и не выходим наружу?» Эта внезапная мысль подняла меня с топчанчика. Вокруг было по-прежнему темно и тихо. Бесшумно я выскользнул в коридор и остановился перед входной дверью. Прислушался. За дверью было тихо. Я потянул за ручку, и дверь, с трудом, но открылась. За нею была ночь. Теплая и темная. И я шагнул в нее.
И тут же понял, что под ногами нет опоры. Нет, но я не падаю. Просто вишу в пространстве рядом с приоткрытой дверью. По спине пробежали мурашки.
Глаза постепенно начали различать что-то в этой ночи. Боясь пошевелиться и потерять свою дверь, я начал осторожно вертеть головой, оглядываясь вокруг. Дверь служебного входа в театр висела в пустоте, сама по себе, и, наверное, с обратной стороны выглядела точно также одиноко.
Однако совсем уж пустоты не чувствовалось. Скорее, чувствовалось присутствие чего-то. Вот, справа от меня и немного вперед явственно ощущалась какая-то большая, гораздо больше меня, масса. А вот мимо лица будто пролетело что-то маленькое, размером с воробья. Я отшатнулся, взмахнув руками. И спиной налетел на что-то упругое и явно живое. Оно будто вздохнуло и передвинулось в сторону. «Слон. Это был слон.» Да, если бы закрыть глаза, то можно было бы представить себе, что вокруг стоят, идут, летят какие-то разнообразные животные, растения, строения… Но вот беда-то – как ни таращил я глаза, как ни тер их руками и ни тряс головой – все равно ничего не видел. Только ощущал присутствие. И иногда мягкий упругий толчок.
«Дверь!» - завопило подсознание. Дверь-то я сначала видел в этой темноте! А теперь ее нигде не было. Где-то в районе желудка зашевелилась и заскреблась паника…
- Это не твое место. – Кто-то тихо взял меня за воротник и как котенка зашвырнул меня обратно в открытую дверь служебного театрального входа. Больно ударившись, я вскрикнул.
* * *
- Что ж тебе снилось такое, батенька, что ты аж с кровати-то слетел, а? – Ехидно поинтересовался Афигеныч. Они с Волком сидели за столом. Волк с головой ушел в какую-то книгу, а Афигеныч раскладывал на столе пасьянс. – Говорили тебе: «не спи на вечерней заре»…
- Поди, разберись тут у тебя: вечер или день на дворе! – проворчал я, поднимаясь с пола и потирая ушибленные места. – Что мы тут сидим, взаперти, словно девицы в темнице?!
Афигеныч пожал плечами:
- Да никто не держит. Дверь не заперта, сходи, погуляй, подыши чистым воздухом.
Я замялся. Афигеныч пристально посмотрел мне в глаза. Глазами Мафту.
- Что, кошмары мучают? Так и быть, пойду с тобой. Буду за руку держать…
Волк, не отрываясь от книги, махнул нам рукой: «я здесь посижу».
Перед дверью я всеми силами старался не вспоминать своего сна. (Да и кто его знает, был ли это сон или что еще?) Афигеныч открыл дверь и первым шагнул за порог.
За порогом была ночь.
Обычная летняя ночь. Теплая, звездная. С различимыми силуэтами домов и деревьев. С фонарями, освещающими городские улицы за пределами заднего двора театра. Со стрекотанием цикад в траве и шумом редких машин, проезжающих мимо.
Мы вышли на улицу и не торопясь пошли по городу.
***
Улица была знакомой и чужой одновременно. Все было такое же, как и раньше – но немного другого цвета. Или других пропорций. А может быть, заборы, деревья и фонари были точно такими же, как всегда. Но я не чувствовал их родными! Я словно шел по улице, очень похожей на свою, ни на миг не забывая, что нахожусь в другом городе.
И вдруг все переменилось, в один момент. Мы с Афигенычем проходили мимо обычной трансформаторной будки, очень старой, сложенной из кирпича, когда-то оштукатуренной, а теперь облупленной, и оставшиеся на стене куски штукатурки напоминали Африку с половиной Евразии.
Я, казалось, забыл эту «Африку» давным-давно, но нет же. Сейчас словно вспыхнуло в памяти событие, то самое настоящее чудо, случившееся в детстве и оставившее мне кольцо Волка.
***
Шел дождь, а мне не хотелось идти домой. Домой – это значит, сразу заставят делать уроки, потом на секцию, ни минуты свободной, а пока я в пути – я свободен и могу выдумывать себе что хочу. Вот я и не торопился, а по дороге плел колечко из тонких проводков в цветной изоляции. Недавно я видел у одного парня такое, настоящий перстень, сделанный ровно и мастеровито, с выплетенным в виде узла узором из разноцветных проволочек. Их обрезанные кончики так ловко были заправлены в узел, что их и не было видно. Мне очень хотелось повторить кольцо, но пока не очень хорошо выходило… К тому же, простой узел кажется простым только, когда смотришь на него, а по памяти его повторить – ого-го, как трудно.
Наконец, что-то стало получаться. Кривенько, и проволочки натягивались не совсем равномерно, но в целом – правильно! И даже красиво, потому что один проводок был у меня совсем особенный и необычный, одна изоляция, без медной жилки внутри, ярко-ярко желтый и блестящий. Я нашел этот кусочек случайно на улице, и теперь обязательно хотел сплести с ним перстень, так он светился…
Я надел свой перстень на палец, когда был у трансформаторной будки. Оштукатуренная стена будки облупилась, а оставшийся кусок штукатурки напоминал Африку… Я надел перстень, а дождь как-то сразу перестал, а навстречу мне шел человек в черном болоньевом, очень длинном плаще с натянутым на голову капюшоном.
Он увидел у меня перстень и встал как вкопанный.
- Мальчик, дай, пожалуйста, посмотреть твое колечко… - голос у него был тихий. - Ах ты, что ж ты натворил! Замкнул стремление на себя… Теперь что же делать-то?
Из этого бормотания я ничего не понял, и потребовал кольцо обратно.
Тогда человек, это был молодой небритый мужчина, обещал мне показать фокус с моим кольцом. Даже чудо.
Он как-то очень ловко вытащил один из кирпичей в стене будки, и положил в образовавшуюся дыру кольцо. Вставил кирпич на место. Что-то торопливо пошептав и помахав руками, велел мне самому достать кольцо, когда он удалится. И добавил странную фразу: «Помоги ему найти хозяина».
И ушел, причем скрылся так быстро, что я не успел проводить его взглядом.
Я немного растерялся, в чудеса я, конечно, не верил, а свое колечко достать все-таки захотел.
Кирпич легко вынулся из кладки, а внутри лежало не моё, а совсем другое кольцо. Настоящее. Витое, из переплетенных, очень красивых узоров, с мелкими разноцветными камнями… А может быть, это моё так превратилось, а я встретился с волшебником?
Конечно, носить колечко на пальце я не стал: слишком привлекало бы внимание. Сшил из кусочка кожи чехольчик и носил на шее сначала вместе с ключом от квартиры, а потом просто так…
Эта непонятная история, которую я давно перестал принимать всерьёз, дорожа только ярким пережитым ощущением чуда, вдруг ожила в памяти, когда мы с Афигенычем оказались возле той самой будки…
- Подожди-ка, - остановил я Афигеныча.
На стену с «африкой» падал свет фонаря, и я попытался взглядом найти тот самый вынимающийся кирпич. Попытался и понял, что совершенно не помню ни как он выглядел (да и выглядел ли вообще как-то особенно?), ни где он был расположен. Тогда я закрыл глаза и представил себя тогдашнего. Пришлось немного согнуть ноги в коленях – я же был пониже. Вытянул вперед руки и коснулся стены будки. Мальчик в моем воображении нашел кирпич, за который «волшебник» положил кольцо, и схватился за его края.
Кирпич поддался и вылез из стены. В кармане Афигеныча нашелся фонарик, и мы осмотрели нишу. Она была пуста. Я даже разочаровался.
- Если открыл тайник, то положи в него, - сказал Афигеныч голосом Мафту.
Я пошарил по карманам и достал лоскуток. Видимо, он попал в карман еще на Мусорке, когда мы собирали полотно Потока. Расправил его на ладони, зачем-то дунул в него, и спрятал в тайнике. Кирпич встал на место, будто его и не вынимали.
* * *
…Открылось окно, в комнату влетела птица, протарахтела по комнате и уселась прямо на мне, на одеяле. В клюве у нее был конверт, запечатанный синим сургучом, печать изображала крепко затянутый узел. Я вытащила руки из-под одеяла, взяла письмо и стала расклеивать желтую грубую бумагу, я уже догадывалась, от кого письмо, я знала… Прежде чем прочитать, поискала глазами птицу – сказать спасибо, а птицы уже не было… Птица? Какая может быть птица на десятом уровне? А кто же принес письмо, которое у меня в руках?...
Нет никакого письма, почудилось спросонок…
Осталось ощущение чуда и подарка. Хороший сон…
Это сквозняк виноват. Распахнулась форточка, раскроенные детали костюма феи разбросаны ветром, лоскуты перепутались. Надо их собрать скорее, нельзя перепутать ни кусочка ткани…
Один лоскут был новый. Его не было вчера, когда я закончила крой. Ему неоткуда было взяться здесь, разве что принесло сквозняком.
Вот, бывают же чудеса на свете.
Ты живешь на десятом уровне, получить заказ на шитье костюма феи для спектакля – редкое везение… Ты покупаешь ткани в обрез, делаешь маленькую ошибку - и тебе не хватает кусочка ткани. Ты уже думаешь, как восполнить нехватку ткани для шапочки феи (может быть, пожертвовать новой блузкой?) – и вдруг, прямо на десятый уровень, прямо в нужный момент, ветром в форточку, тебе заносит неописуемой красоты лоскут нужного размера и того самого синего цвета…
Я, продолжая удивляться, быстренько оделась и села за шитье костюма.
Сметала колпачок для феи (чудесный лоскут встал прямо в центр шапочки, она стала ещё наряднее, чем на эскизе) и примерила, встав перед зеркалом.
Почему-то сразу вспомнилась птица. И письмо. А все-таки жаль, что я не успела прочесть его. Наверное, там было рассказано о том, что случилось после встречи…
…Звонок в дверь. Я сняла шапочку и пошла открывать (о какой встрече я только что думала?)
Курьер средних лет, в коричневом костюме, принес какое-то извещение.
Так, посмотрим… «Уважаемый клиент, в соответствии с вашей заявкой вам может быть предложена должность в нашей деловой структуре. На собеседование надлежит явиться в двухдневный срок…» И смазанная печать, похожая на изображение глаза.
Странно. Я, кажется, не давала никакой заявки. Или это было в той куче бумаг, которые я подписала после окончания курсов?
Ладно. Сейчас важнее всего дошить костюм, нужно обязательно успеть сегодня…
* * *
Мы еще немного постояли у будки. Предрассветная прохлада забралась под рубашку и заставила поежиться. Афигеныч зевнул:
- Ну, нагулялся? Пойдем домой уже. Спать хочется. А мне еще утренник отработать надо… утром…
* * *
Темнота вокруг не пугала. И это казалось странным. Но только в первые моменты. А потом я привыкла. Или не привыкла, а, скорее, проникла. Темнота проникла в меня, а я в темноту. И было ощущение, будто я дома, будто все вокруг мне родное, привычное. Словно я вернулась домой из долгого и трудного путешествия. Или выздоравливала от тяжелой болезни.
- Не напрягай глаза. Чувствуй всем телом, своим внутренним взглядом, - и голос моего темного спутника был словно давным-давно знаком. Я закрыла глаза и постаралась расслабиться. Кажется, у меня получилось, потому что я увидела, нет, почувствовала его присутствие на расстояние вытянутой руки впереди себя. Я протянула к нему руку. И, словно подсвеченная слабым фонариком, рядом возникла его фигура.
- Я тоже стану такой?
- Какой? – В голосе слышалась улыбка. Или это только мне так хотелось?
- Сумрачной, бестелесной…
- Нет. Ты – человек.
- А ты?
- А я – не человек.
Понятно. Дальше на эту тему он разговаривать не желает.
- Как мне тебя называть?
- А как ты хочешь меня называть?
- Ну… У тебя же есть имя? Кто-то же тебя как-то называет?
Мне показалось, что он пожал плечами.
- В разных мирах меня по-разному называют. Что тебе до этих имен? Назови меня сама.
Я опешила.
- Как это?
- Вспомни… - Я почувствовала, что он приблизился ко мне. Если бы это был обычный человек, то можно было бы сказать, что вплотную. Но у него не было четких границ, не было вообще ничего, что можно было бы назвать касанием. Но я вдруг почувствовала себя внутри него, будто густой туман окружил меня со всех сторон. И даже проник внутрь меня.
И внезапно в моем сознании словно вспышка озарила какие-то воспоминания – яркие, сильные, эмоциональные. Мгновение, и снова тишина и темнота. Он снова в шаге от меня. А у меня осталось слово на губах:
- Ша… - и шелест листвы, и шум прибоя, и дыхание ветра, и темная ночь, и солнечный полдень,… все было в этом имени.
* * *
Часть вторая
***
...Казалось уже – сними я кольцо, ничего не изменится. Это не могло зависеть от кольца, это было что-то гораздо сильнее и возникло раньше…
Но теперь, когда появился этот витой перстень, изменился я сам. Как будто передо мной убрали ширму, и я стал совершенно уверен в тех вещах, о которых раньше мог только догадываться, и знать то, о чем раньше лишь не ясно для себя самого фантазировал.
Главное для меня было – Нера. То, что мы с ней одно, было не надеждой или предположением, а просто данностью, основой всего остального. Можно быть очень далеко друг от друга, не иметь времени или надежды… - это ничего не меняет. Как не меняет камни фундамента тот факт, что у дома нет крыши или даже стен…
Внутри меня как будто сложился живой меняющийся со временем чертеж, который я сам еще не до конца понимал, но разные части его можно было «высвечивать» постепенно, и вот именно тут перстень мог помочь. Перстень как будто расширил диапазон моих чувств и ощущений. Главным каналом чувств было единство с Нерой, но и эта связь была только одной из опор всей конструкции миров и событий, смысла в которой без других опор и частей не было. Конструкция, которую я ощущал, вся состояла из важных связей. Некоторые я знал. Я чувствовал соединение между Антоном и Настей, оно было очень близким, важным и прочным (вот сейчас там что-то зазвенело, вздрогнуло…). Между Мафту и хозяйкой козы, нить путаную и эластичную. Между мной, умершим театральным художником и Афигенычем, связь, похожую на натянутую тонкую леску. Или струну. Были и удаленные от меня части, их можно было узнавать постепенно…
Это все напоминало то, как виделось нам с Антоном полотно Потока, когда мы его плели, но было подробнее и ближе, было живым и движущимся, воспринимающимся как будто изнутри.
И все сильнее я видел то неизвестное, что направлялось к Нере, оно было как надвигающийся туннель, это была не угроза для нее, но могло изменить весь чертёж целиком, перестроить всё от самого начала… сломать все соединения, и между мной и ею – тоже… а могло и укрепить то, что есть, и даже крепче соединить.
Предметы вокруг меня были связаны с разными узлами этой всеобщей конструкции. Перстень помогал понять, с какими именно, и разноцветные камни на нем светились, когда я приближался к этим значимым предметам.
Ярко светились камни у живописных задников. У кучи художественного хлама. У входной двери. У книжной полки…
* * *
Золотистая искра моего с Нерой цвета вспыхнула на камне, когда я протянул руку к стеллажу. Притягивала книга в переплёте из коричневой «мраморной» бумаги.
Прожилки «мрамора» напоминали растительный орнамент на моем перстне. И мне показалось, что они также зашевелились и распустились, когда я достал книгу с полки и провел рукой по обложке. Открывая ее наугад, я уже приготовился к чему-нибудь волшебному. Например, к тому, что страницы окажутся пустыми, и только при определенных условиях будет проступать на них текст. Или к тому, что с раскрытой страницы вылетит какая-нибудь дрянь, ну, или, что маловероятно, что-нибудь приятное.
Но на раскрытой наугад странице оказался текст. Просто текст, напечатанный на обычном языке, обычным шрифтом. Вернее, шрифтами. Весь текст состоял из кусочков, напечатанных разными шрифтами. Будто кто-то хотел подчеркнуть, что эти кусочки писали разные люди.
Я полистал еще и начал читать один из кусочков. И словно голос Неры произносил эти слова у меня в голове. Она рассказывала, как готовилась к выпускным экзаменам. И как я передал ей Песенник…
У стеллажа было довольно темно, и читать становилось трудно. Я переместился за наш стол с лампочкой под низким абажуром. И снова открыл книгу.
На этот раз мне попался кусок с голосом Антона, рассказывающий, как он встретил Настю. И Тучу вместе с ней.
Полистав еще и почитав разные кусочки, я понял, что ничего не понял в устройстве этой книги. Отрывки, даже касающиеся известных мне приключений, не располагались в ней в хронологическом порядке.
А еще я там нашел и нашего театрального художника. Его записи порой напоминали технические описания декораций: из чего и как сделаны, для какого спектакля и как их расставлять на сцене. Порой это были записи его впечатлений или размышлений. Нашел я среди них и руководство к пользованию тех самых задников. И софит, который их оживлял, был не простой, а тоже сделанный специально для этого. Правда, как это все работало, художник и сам не знал, и создавал «волшебный» инвентарь, словно во сне. Эскизы задников, кстати, были в книге. Какие-то в виде черновых набросков и вариантов, а какие-то – точные копии. Хоть и уменьшенные, но все точно, до последней детали. И для таких копий книжного формата художник сделал и соответствующую модель софита. И даже указал номер и расположение инвентарного шкафа, где он лежит. (Кстати, все свои работы он сопровождал инвентарным номером и координатами места хранения.) Так что я без труда нашел этот мини-софит, который оказался похожим на фонарик на маленькой треноге.
В книге было еще много кусочков неизвестных мне людей и… не людей. И было непонятно, что связывает их воедино в эту книгу. Однако у меня начинало складываться уверенное предчувствие, что скоро нам снова предстоит отправляться в путь. Один из абзацев, правда, я так и не понял, от чьего лица он написан, меня особо насторожил:
«… языки пламени пожирали театральные внутренности, отступать можно было только на улицу. Но там были ОНИ. И мы нелогично бросились через пламя вглубь помещения. И через недописанный задник ушли…»
Я сразу почувствовал, что вот ЭТО должно произойти в скором времени. Антон с Афигенычем еще не вернулись со своей ночной прогулки, но я чувствовал, что с ними все хорошо и спокойно. Значит, не прямо сейчас. И я опять начал листать книгу в поисках записей художника о недописанном заднике.
***
На обратной дороге мы зашли в круглосуточный магазин и, разбудив дремавшую продавщицу, купили всякой еды. Что-то меня смутило в том, что выбирал Афигеныч, но что именно, я понял только потом, когда на кассе складывал продукты в пакет. Афигеныч взял много всякого, но помалу, как говорится, «на один укус».
Когда мы вернулись в театр, Волк все так же сидел с книгой. Афигеныч положил часть продуктов на стол, а часть убрал в холодильник. Махнул мне рукой: «сервируй завтрак» и, включив чайник, ушел в свою «гримерку» за ширму, где у него был стол с большим зеркалом и длинный ряд вешалок с костюмами.
За завтраком Афигеныч неожиданно предложил нам сходить на спектакль.
- Что вам тут сидеть, развеетесь немного. Спектакль утренний, детский, никаких подвохов. – Афигеныч в льняных брюках и рубахе, подпоясанной веревкой, действительно, имел самый безобидный и добродушный вид.
Волк пожал плечами «почему бы и нет?» и, сложив свою книгу в лоскутную сумку, повесил ее себе через плечо. Я чуть не поперхнулся чаем.
- Ну, ты что ли и на спектакле ее читать будешь? Оставь здесь, никуда не денется.
- Все свое ношу с собой, - неожиданно согласился с волком Афигеныч.
Афигеныч посадил нас в какую-то нишу с прожекторами и сказал «ничего не трогать и не шуметь». В спектакле он играл какого-то простоватого мужичка. Хоть и не главная роль, но в конце спектакля все же получил букетов от детишек больше, чем принцесса. Но за кулисами он все букеты галантно раздал актрисам и гримершам.
А в нашем убежище нас ждал сюрприз. Нас ждали гости. Беленькая старушка сидела за столом, беленькая коза стояла рядом с ней, а за ними в ряд стояли четыре добра молодца в серой форме.
Афигеныч, не обращая на них внимания, открыл холодильник и, подозвав Волка, переложил все его содержимое в лоскутную сумку.
Волк явно был напряжен, да и мне было как-то не по себе от этого появления старушки с козой здесь.
- Так-так… Гуляем, значит… - в голосе старушки слышалась укоризна. – Ходют, бродют, ищут чего-то… Непослушные сорванцы! – Тон ее внезапно сменился на ласковый:
– Ну да все уже и кончилось, больше нечего прятаться и бояться. Нашла я вам теплое местечко…
И тут Афигеныч словно взорвался:
- Сатрапы! Душители свободы! Крысы… - Афигеныч запнулся, словно подбирая слова, - Козы бодучие!
При последних словах белоснежная коза угрожающе наклонила голову, выставив рога, которые, казалось, блеснули сталью в полумраке гримерки. А Афигеныч схватил со стола подсвечник с горящими свечами и запустил в нее. Коза мекнула и ловко увернулась. А свечи пролетели дальше, вглубь комнаты, где сразу же вспыхнул реквизит. Команда старушки инстинктивно отшатнулась от огня, и Волк тут же воспользовался этим моментом. Он схватил меня и Афигеныча и протолкнул сквозь разрастающееся пламя дальше, в сторону нескончаемых запасников театра. Преследовало нас только пламя. Ни старушка, ни коза, ни их команда в огонь не полезли.
Около расписных задников мы оказались окружены огнем. Надо было бы подумать, почему мы все еще не задохнулись, но вместо этого я залюбовался горящим полотном. Пламя почему-то начало пожирать его с середины. Центр пейзажа потемнел, побурел, пошел пузырями, напоминая горящую кинопленку, застрявшую в аппарате во время просмотра, и, наконец, прорвался дырой с огненными краями, которая быстро разрасталась до краев полотна.
За сгоревшим полотном открылось новое. Оно было еще не тронуто огнем. Волк посветил на него фонариком:
- Подойдет. Давайте за мной! - И прыгнул в него, словно в окно. Я растеряно огляделся. Было безумно жалко все эти театральные сокровища, среди которых, как оказалось, спрятано много загадочных и волшебных вещей.
- Не жалей бутафорию, Антошка! – весело похлопал меня по плечу Афигеныч. – Подлинники-то, оригиналы-то все равно у тебя в сердце да в голове!
И мы шагнули вслед за Волком в нарисованный замок.