Глава 13. Замок. Расставания.
* * *
Нера сидела, забравшись с ногами, на широком диване и смотрела на пляшущий в камине огонь. Сейчас она выглядела хрупкой и беззащитной. Я присел на край дивана.
- Нера, а кто ты на самом деле?
- Не знаю…
Она подтянула колени к подбородку и обняла их руками.
- Когда я человек, я плохо понимаю то, что я делаю, когда я другая. А когда я другая, я забываю о том, что во мне есть и человек.
- И сейчас ты посредине?
- Да… Знаешь, это самое тяжёлое состояние. Я начинаю забывать, что такое человеческие чувства, но ещё не всё вспомнила из той, другой меня… И приходится всё время спорить с собой. Одно и то же действие с одной стороны меня правильно и логично, а другая сторона его не приемлет…
- А обратный процесс, из той, другой в человека – тоже тяжёл?
- Нет, там всё проще. Я выбираю Поток и рождаюсь там. Новорождённому гораздо проще забыть прошлые воплощения. И у меня получаются несколько лет счастливой беззаботной жизни. – Нера вздохнула, видимо, вспомнив что-то. – А потом память всё равно возвращается. Да и Поток начинает меня отторгать… И тогда Ша мне напоминает, что пора уходить.
Я опешил:
- Как это – «отторгать»? Разве Поток может кого-то выкинуть из себя? Я всегда думал, что Поток живёт именно благодаря тем, кто живёт в нём…
- Тем, кто рождён им… - поправила меня Нера. – А я – инородное тело для него. И когда я начинаю взрослеть и набирать свою силу, я выпадаю из идеи Потока, из-под его влияния. Это может разрушить его, вот и включаются защитные механизмы.
Какое-то время я молчал, потрясённый. В голове эта схема определённо не укладывалась.
- И так было всегда? То есть, ты всё время «то здесь, то там»?
- Не знаю. Или пока не помню. Но где-то же должно было быть моё человеческое начало?...
- А Семья, которая где-то здесь, – это из того начала?
- Нет. Семью я принесла сюда относительно недавно. В тот раз я попыталась сопротивляться отторжению Потока. Я старалась остаться человеком… Но это было очень больно и страшно. И не только мне, но и им тоже… - Нера вздрогнула от воспоминаний, и я обнял её за плечи. - Я слишком сильно к ним привязалась. И не смогла оставить их там, с теми кошмарами, которые их ждали после моего ухода. И я забрала их с собой…
- А почему мы с ними не пересекаемся?
- Наверное, потому что я до сих пор боюсь с ними встретиться… - Нера положила голову мне на плечо и закрыла глаза. Я смотрел на огонь в камине и думал. О Нере , о том, как же ей так живется, наверное, вечность. Рождаться, терять близких, бродить в пустом Предмирье, создавать миры, снова рождаться и снова всё терять…
* * *
Я проснулся от того, что рядом не было Неры. Она стояла у распахнутых в ночной сад дверей. Легкий ветерок играл тонкими занавесками и прядями её волос. Картина была бы романтически прекрасна, если бы я не чувствовал нарастающего напряжения тревоги, переходящей в ярость. Я чувствовал, что вот-вот стану волком. Ещё мгновение и я увидел в тони портьеры тёмную фигуру с горящими глазами.
Он опередил мой бросок:
- Ты хотел увидеть, как она создаёт миры, – это был не вопрос, а констатация факта, - время пришло, смотри.
Нера, протянула мне руку, и мы вышли в сад. Она шла по саду, касаясь рукой то дерева, то цветка, то словно чего-то невидимого в воздухе, и, кажется, что-то бормотала про себя. Или пела. Потом остановилась: «постой здесь». Я огляделся. Я стоял на краю небольшой поляны, Нера ушла на её середину, а в тени большого дерева недалеко от меня я отметил горящие глаза…
А Нера сначала недвижно стояла в центре поляны, лишь только по движению губ можно было понять, что она что-то шепчет. (Или поёт?). А потом она стала танцевать. Сперва робко, будто пробуя движения, потом, вместе с нарастающей песней (всё-таки, это была песня! Песня!), движения стали уверенными и, казалось, они захватывают в вихрь танца и окружающее пространство…
- Дай мне Песню, - вдруг я услышал её голос совсем рядом, хотя она не приблизилась ко мне, - Дай мне Песню ветра.
И я сразу же вспомнил её – Песню Ветра – хоть и не пел Песней давно уже.
- Спасибо, - тихо прошелестела она ветром у моего лица.
…
Танец и Песня потихоньку замедлялись и затихали. И вот Нера снова стоит в центре поляны, прижав к груди ладони. Потом она сложила ладони лодочкой и поднесла к губам, шепча какие-то слова.
И когда она открыла ладони, в них оказалось нечто, похожее на клочок тумана. Оно пульсировало, уплотнялось, разрасталось и начинало обретать цвета…
И мне послышалось, что это нечто повторяет Песню Неры.
И тогда Нера, подняв руки вверх, отпустила его: «живи!». И,
переливаясь разными цветами сквозь внешнюю туманную дымку и разрастаясь, новый мир медленно стал удаляться от нас и от Дома…
Нера, проводив его взглядом, устало опустила руки и побрела в дом.
- Ты дал ей Песни. И теперь у неё получаются новые миры, – тихо сказал тот, тёмный, - Новые. Другие. Лучше или хуже - время покажет…
Мы сидели на веранде, а вокруг был чудесный теплый вечер. Афигеныч покачивался с закрытыми глазами в своем плетеном кресле и, казалось, блаженно дремал после ужина. Волк за столом был погружен в изучение своей книги. Он все еще не терял надежду подобрать к ней ключ, понять, как ей пользоваться. Нера бродила по саду и что-то нашептывала-напевала цветам и деревьям. Или самой себе. Для меня (да и для всех других тоже) она оставалась закрытой и все реже вступала в какие-либо разговоры. Настя с Канхом сидели на ступенях веранды и увлеченно плели что-то из цветных нитей, похожих на тонкие проволочки.
Неожиданно Афигеныч заговорил:
- Вне времени, вне места, вне жизни…Тебя нет, потому что тебя нет ни в одном из миров. Ты – персонаж недописанной книги. Неопытный автор тебя придумал, но забыл – зачем, – казалось, Афигеныч снова цитировал какую-то из своих многочисленных ролей. – Долго ли может жить персонаж без своей книжки? А? Что остается от сказки потом, после того, как ее рассказали?...
Он замолчал так же внезапно, как и заговорил. И только скрип его кресла-качалки нарушал замершую тишину.
- Афигеныч, ты о чем это?
Афигеныч перестал качаться и, помолчав, ответил:
- А ты посмотри вокруг. Что происходит вокруг? Что происходит с нами? Что происходит в нас?
Я огляделся и пожал плечами:
- Ничего странного не происходит. Все как обычно.
- Вот именно, «как обычно»…А ты знаешь, сколько мы здесь уже сидим? Дней? Лет? Сколько Потоков пронеслось мимо, сколько их проглотил Огамо, и сколько возродила Нера за это время?...
И совсем тихо добавил:
- Чем измеряется наше пребывание здесь? Чем оплачивается?...
…
- Неужели тебе кажется, что все так и должно было быть?
- Да что же тебе не нравится, Афигеныч? Я, можно сказать, впервые за долгое время ни от кого не бегу, ни от чего не спасаюсь, рядом любимая девушка…
- Странный ты персонаж нашей сказки, Антон.
- Это почему же?
- Да вот получается, что слишком сложную кашу ты заварил, чтобы просто посидеть в тихом месте. Как-то все это не с оправдывает затраченных усилий. Ну вот, смотри: до встречи с тобой каждый из нас жил своей жизнью. Наполненной, осмысленной, со своими целями и стремлениями. И вдруг: хлоп-бах-трах! Все срываются с насиженных мест (мало того! Срываются из привычных миров!) и мчатся с тобой, сломя голову, неизвестно куда, неизвестно от кого и зачем…
- Ты погоди меня-то во всем винить. Я-то тоже был вырван из своей осмысленной жизни.
- Афигеныч прав, - Волк оторвался от своей книги, - Из нашей компании уже все, кроме тебя, проявили свои способности и «полезности». И только твоя Полуискра молчит. Но очевидно, что это она собрала нас вместе и привела сюда. – Волк смотрел на меня исподлобья, снизу вверх, и взгляд его был тяжел. - Так что, похоже, пришла пора твоего хода, Антон.
Я не успел сообразить, что ему ответить. На веранду поднялась Нера, подошла к Волку и, положив руку на его плечо, тихо сказала:
- Мне пора. Проводи меня, пожалуйста.
Она сказала это тихо, но я услышал. И увидел, как Волк моментально изменился в лице.
- Как? Уже?
Нера кивнула, и они, взявшись за руки, пошли в дом.
Нера говорила мне о том, что когда-нибудь ее снова потянет родиться в одном из миров. Но я надеялся, что этого не случится, или случится очень нескоро.
Мне не надо было расспрашивать ее, почему именно сейчас, не надо было умолять остаться… Я сам прекрасно чувствовал все то, что чувствовала она. И понимал, что это неизбежно. Понимал и принимал.
У высокой резной входной двери в тени ждал Темный. (Нера как-то говорила, как его зовут, но для меня он все равно оставался Темным.) Дверь тихо открылась, и он скользнул в темноту. Мы остановились на пороге.
- Дальше тебе не надо, - произнесла Нера, сжав мою руку на прощание. Я взял ее лицо в ладони и нежно коснулся губами ее глаз, губ.
- Я буду приходить к тебе во сне.
Нера кивнула и шагнула в темноту.
Я различал ее силуэт, да и темнота стала напоминать, скорее, темную ночь с редкими далекими звездами. И где-то впереди, в этой ночи ждал Неру Темный. Я не мог понять, удаляется от меня Нера или уменьшается, но когда Темный протянул руку раскрытой ладонью вверх, Нера опустилась на нее маленьким эльфом, светящейся звездочкой…
Я моргнул, прогоняя непрошенную соринку, откуда-то залетевшую в глаз, и темнота за дверью снова стала непроницаемой и безразличной. Дверь тихо закрывалась, заставляя отступить меня в дом.
Когда Нера ушла, мне стало как-то легче. Все-таки, ее присутствие меня напрягало. Не знаю почему. Может, от того, что она была такая вся молчаливая и будто в себе, но при этом, если вставит свое слово в разговор, так в самую точку. Ни убавить ни прибавить. А, может, я все еще злилась на нее за ту долгую странную прогулку вместо короткого пути в Дом.
В общем, не знаю почему, но мне стало спокойней. Я даже стала пропускать мимо подначки Канха, который встревал со своим «тили-тесто» в самый неподходящий момент. Вот, кстати, Неру и Волка он так не дразнил!
Дни сменялись долгими вечерами, которые мы проводили на большой веранде. То один, то другой вдруг вспоминали эпизод своих или совместных приключений. Остальные добавляли рассказ своим тогдашним толкованием или видением происходящего. А молчаливая Нера каким-то образом транслировала на ночном небе изображение этих эпизодов. Изображение было нечетким, блеклым и беззвучным. Но Антон, почему-то очень радовался: «О! Немое кино!». А Афигеныч принимался наигрывать какую-то странную музыку на маленькой клавиатуре, которую он нашел в одной из многочисленных кладовок Дома.
Постепенно они мне рассказали все, что с ними приключилось. Это было так интересно! И в рассказах совсем не страшно. Хотя, в некоторые моменты, им приходилось туго. Это я понимала, потому что вспомнила практически все, чему училась в Корпусе Службы. Часто им, действительно, необъяснимо везло. Воплощалась случайность, вероятность которой была близка к нулевой. И меня терзало смутная догадка, что я должна знать, почему им так везет.
Но когда рядом Антон, мысли мои путаются, разбегаются, оставляя место только чему-то большому и сладкому. Теперь я понимаю, почему курсанты Корпуса жили и учились отдельно. Теперь я понимаю, про какой туман в голове говорила наша старушка-кураторша… Я не доучилась, не дошла до звания лейтенантки, которое дается за «светлую» голову. И теперь мне иногда тяжело сосредоточиться и увидеть нужный путь…
Днем, когда моя голова была «светла» от сладкого дурмана, я исследовала дом и наблюдала за всеми. Интересная, все-таки, компания у нас подобралась. Все такие разные, но что-то общее, пока для меня неуловимое, было в нас.
Вот только чего мне никак не удавалось, так это почувствовать какую-то Семью, которая, вроде бы, обитала в этом же Доме, только будто в другом измерении. Впрочем, Канх, например, тоже ее не ощущал.
Канх, кстати, оказался весьма интересным типом из Потока «ткачей». Это оттуда мне достался недоплетенный перстень из странных нитей. Вернее, сначала эти странные нити попали к Антону, он начал плести из них перстень, а уж потом перстень попал ко мне. Канх взялся мне объяснять назначение и свойства каждой нити и каждого узла в плетении. Это так увлекательно оказалось! Почему нам в Корпусе этого не преподавали, я не понимаю? Ведь если определенным образом переплести определенные нити, то можно повлиять на какое-то событие или на кого-то… Правда, когда я поделилась этой своей догадкой с Канхом, он тут же замямлил, что такие «судьбоносные» нити не так-то просто найти, и что надо просчитывать уйму вариантов и побочных эффектов…Но меня это все равно не остановило. Я решила, что должна освоить это мастерство.
А однажды от наш ушел Афигеныч. Все чаще, качаясь в своем кресле, он повторял на все лады фразу «чем измеряется наше пребывание здесь?» и «что-то проходит мимо». А однажды он вышел к обеду в каком-то балахоне с капюшоном, заросший бородой до самых глаз, и вроде бы, даже ниже ростом став.
- Мафту! – ахнули Антон и Волк одновременно, - что случилось?
- Мафту уходить. Пора. – Голос Афигеныча тоже изменился, но почему-то я все равно знала, что это Афигеныч. – Много дел ждет. Чао!
И, спрятав большой кусок пирога в один карман необъятного балахона, а в другой целую курочку, ушел в сумрак дальнего коридора.
Мы переглянулись и, конечно, бросились за ним. Но в длинном коридоре уже никого не было. Только скрипнула какая-то крышка в стене, и что-то прогрохотало в далекой, невидимой нам, железной трубе.
Волк хлопнул себя по лбу:
- Ну конечно! Мафту вернулся на свою Мусорку. По мусоропроводу.
Нас навестил художник.
Он спустился по лестнице, сняв свой измазанный красками халат и поменяв рабочие башмаки на черные начищенные туфли. В обычном сером пиджаке и клетчатой рубашке, высокий и худой, он был похож на пожилого часовщика, несколько лет сидевшего в своем закутке в универмаге недалеко от дома, где я жил. Когда-то жил. Когда? Теперь кажется – как давно это было…
Художнику нужна была Настя. Спустившись, он сразу направился к ней и сказал:
- Ко мне приходил… старый знакомый. Он просил передать вам, Настя, вот это. Сказал, вы поймете, что нужно делать. И сделаете, если сочтете нужным.
Он вытащил из кармана черную гладкую пластинку размером с визитную карточку и протянул Насте.
…
Вот что рассказала нам Настя.
Предмет, который передал Зава, назывался усилителем. Или уловителем, что-то в этом роде. Этот уловитель нужен был для поиска Потока, в который до того никто никогда не проникал. Организация, в которой работала бабуля с козой, и Настя когда-то тоже, изучили очень многие миры. Некоторые Потоки имели и свои собственные похожие Службы, состоявшие с Настиной в сложных, не всегда очень благожелательных, отношениях. Там было и соперничество, и дипломатия, и джентльменские соглашения. Как я понял, представителем более мелких конкурентов был погибший Санька…
Но существовали Потоки, совершенно закрытые для посещения извне. Что они из себя представляли, нет ли для них и внутри них опасности близкого Прорыва, грозящего многим мирам, узнать было нельзя.
Но иногда Службы обнаруживали в одном из известных Потоков человека, каким-то трудно объяснимым образом связанным с таким недосягаемым миром. Такой человек мог впервые проникнуть в неизвестность и после этого сделать Поток доступным для других. Но обычно он-то об этих своих способностях, конечно, не знал, и так называемого «резидента» нужно было «разбудить», активизировать. Для этого к нему направляли агента… Вот для этого, оказывается, и направили ко мне когда-то агента Настю…
Уловитель же нужен был для того, чтобы распознать неисследованный Поток. На карточке были записаны какие-то ритмы, или Песни, свойственные «резиденту», то есть мне… И созвучные излучению этого Потока.
То, что Зава передал нам уловитель, означало, конечно, предложение найти этот мир. Это не было первоначальной задачей Насти. И решение – искать или не искать – было предложено выбрать нам самим…
Старый художник хлопнул в ладоши и поднялся:
- Пора. Сейчас как раз самое благоприятное время для вашего похода.
Я почувствовал, как вздрогнули Настины пальцы в моей руке. Я посмотрел на нее, и она успокоилась под моим взглядом. Канх быстро засунул себе в рот последний кусок пирога, запил чаем и, не переставая жевать, попытался сказать «я готов!». Настя, посмотрев на него, прыснула со смеху. Канх поспешно вытер рот и руки салфеткой и вытянулся по стойке смирно, демонстрируя, что, действительно, готов.
Волк протянул мне лоскутную сумку:
- Возьми, тут много чего полезного у нас скопилось.
- А ты? Разве не с нами? – Я как-то даже не задумывался, что когда-то наши пути разойдутся.
- Я остаюсь в Доме. Ждать Неру… Ну и вас, если вы захотите вернуться.
- Да, правильно, - вмешался художник, - в поход идут трое. Трое – это устойчиво.
Тут художник как-то засуетился, быстро всех обнял, погладил по голове, как детей, и, бормоча что-то про то, что не любит он прощаний, быстренько удалился в сторону своей башни. А мы вышли в холл к входной двери.
Тяжелая входная дверь сама стала медленно открываться. За ней была черная холодная ночь. И мы втроем шагнули в нее.
За все время наших путешествий я так и не привык к тому, что можно стоять (и даже идти) в пустоте, и какая-то часть моего сознания каждый раз этому по-детски удивлялась.
Я обернулся. В освещенном проеме двери стоял Волк. Мне вдруг захотелось, чтобы он махнул нам рукой.
И он махнул. И я услышал его голос прямо рядом с собой:
- Если что – заходи. Через сны или так…